План оказался на редкость простым и понятным, в отличие от того, что ожидал услышать Сейширо после того, как Хамада пугал его расправой и безумием фанатиков, которые наверняка лишат его головы, если их что-то не будет устраивать. В целом, единственным, что выбивалось из разряда "нормальности" была лишь слабость, вызванная заклинаниями, и хотя это, конечно, не устраивало Сейширо, он понимал, что это малая цена за то, что он сейчас услышал. Значит, одноэтажное здание... Хм-м-м, пугало лишь то, что крыла было два, значит, одно ему придется исследовать вместе с соглядатаем, чтобы не вызвать подозрения при переходе из одной части храма в другую. Да и вряд ли потайных мест в храме было так много, что их хватило бы на две части — он просто обойдет их сразу же, после чего вернется к нужному крылу, оглушит сопровождающего и начнет искать более тщательно. Пока что этот вариант выглядел самым реалестичным из всех возможных. Сейчас он планировал обойтись без крови, но, если потребуется, то ему придется убить того человека, которого приставят к нему, а значит...
Нужно будет найти такое место в храме, где крови не будет видно. А где спрятать тело он найдет. Все храмы строились одинаково, ну, практически, и, следовательно, если он прав насчет этого, то место для тела найдется всегда. Плюс ко всему он сможет выбраться через него, если того потребует ситуация, а быстро бегать в отчаянной ситуации он уже умел. Другое дело, что скорее всего он не сможет сражаться левой рукой — пальцы на ней и так пользовались каждой подвернувшейся возможностью онеметь, а там они возведут это ощущение в абсолют, и, следовательно, у него будет лишь одна рука, чтобы атаковать. "Значит, второй в случае чего защищаться..." — докурив кисэру, Сейширо с громким стуком положил ее на столик и задумчиво покачал головой.
Печать, поставленная Хамадой, была, к счастью, на правой руке — значит, ему не придется показывать шрамы на пальцах, они бы точно вызвали подозрение.
— Нет, пожалуй, все ясно.
Он довольно быстро переоделся в новую одежду, сложив свою в аккуратную стопку около двери. Пришлось оставить и катану — подарок Гинджи был дорог Сейширо, но он был уверен, что оружие у представителя религиозного культа вызовет больше вопросов, чем следовало, а значит, ему нужно было притвориться наиболее мирным и безобидным, чем только он мог себе представить. Новая одежда ощущалась странно, непривычно, но она не сковывала движений, и, главное, в рукаве можно было спрятать вакидзаси, без которого идти туда Гаэн был не намерен — конечно, он мог придушить сопровождающего, если понадобится, но на это потребуется слишком много времени и сил, а все это ему нужно будет экономить. Однако, оставалась еще одна вещь, которую ему нужно было сделать — задрав рукав, Сейширо осторожно снял с руки небольшую веревку, которую обвязал вокруг волос, после чего разгладил их. Зализанные волосы, конечно, не были особой маскировкой, но хотя бы придавали ему вид человека, который искренне следит за собой — как и каждый из какого-нибудь культа.
Он вышел к Хамаде обратно в одеянии клана, с аккуратно причесанными волосами, собранными в хвост, и в гэта, надетых на босу ногу — последнее было удобно тем, что в случае чего он мог скинуть их и быстро убежать, ну или же заехать кому-то ими в лицо. Заметка от настоящего эксперта, с которым так часто случалось — это очень больно, а если попасть в нос, то кровь начнет хлестать только так. На лице у Сейширо было самое настоящее умиротворенное выражение, на которое он был способен, и, с таким же взглядом повернувшись к Хамаде, он чинным голосом произнес, используя при этом устаревшее наречие "я" — "варэ":
— Обаче правду говорят, аже ныне лета совсем иные, об овом я полагаю токмо сожалеть придется. О божества, я не слышу гласа вашего, аже не глаголите вы ныне? — он сложил руки в груди и прикрыл глаза, после чего приоткрыл один и покосился на Хамаду. — Ну что, похож я на одного помешанного из культа?
Он почесал затылок и огляделся по сторонам, после чего опустил голову вниз. Вроде бы щиколоток не было видно, это хорошо — как и шрамы на пальцах, татуировки, свидетельствовавшие о его бытии в тюрьме, не слишком-то помогли бы ситуации. Проблема оставалась в шраме на лице, но на этот счет Сейширо уже придумал душещипательную грустную историю о том, как он едва ли не ценой своего глаза защитил настоятеля их восхитительного благородного культа, который потом так долг горевал над... надо было
придумать себе имя, пока, в общем, тот валялся без сознания от полученных ранений.
Впрочем, пора было выдвигаться.
К воротам храма Ширакавы Гаэн подошел неспешно. В руках у него была длинная палка, которую он наспех сделал из обломанного сука дерева — отлично выходила за трость, а на голове у него была такухацугаса с полупрозрачной тканью — она успешно закрывала лицо, но не давала собеседнику ощутить того момента, что, собственно, лицо от него как раз прячут — его же видно! Ну, почти. Чуть приподняв полу шляпы, Сейширо оценивающим взглядом оценил здание перед собой — самый обычный храм, судя по архетиктуре — после чего направился прямо к воротам, около которых стоял человек. Вряд ли для него Сейширо выглядел опасно, во всяком случае он сам полагал, что выбрал именно тот типаж — монах-путешественник — которого никто бы не стал опасаться. Тем более, что нож он держал в левом рукаве, и если его схватят за правую руку — а он был правшой — слишком высоко, то ничего не почувствуют.
Конечно, он нервничал, но не настолько, чтобы в панике броситься прочь. Гинджи научил его играть на публику.
— О братец! — громко обратился он к стражу перед воротами, взмахнув руками. — Поведай же мне, ано верен ли слух, аже здесь стоит храм Белой Реки, глаголят о котором ныне столь чудные вещи? Клан мой родной, Акацуки, поведал мне историю о месте этом, и токмо услышал я об этом, аже мгновенно поспешил сюда!
Самым лучшим способом обдурить кого-то — было играть дурачка. Серьезным людям веришь, а на безнадежных дураков машешь рукой и со вздохом не обращаешь внимания. Кого вообще интересуют идиоты? Тем более, что Сейширо умел отыгрывать их так хорошо, аже сам им являлся... Хе-хе-хе, о да.
— Было велено мне настоятелем явиться сюда покуда солнце не село, аже Изанами не сможет взирать на нас своим оком! — он выдавил из себя слезу и спешно вытер ее ладонью, на которой Хамада оставил метку. Ну, что ж, началось. — Говорили мне, аже она готова принять все души страждущие, что явятся к воротам этим.